Наполеон

В 1936 увидела свет самая известная и популярная книга Тарле Наполеон. Сталин благосклонно воспринял книгу: после ее выхода с автора была снята судимость, он был восстановлен в звании действительного члена Академии наук СССР, отнятом у него в 1931.

По масштабам своего влияния на умы людей сталинской эпохи "Наполеон" Тарле оказался вторым после "Краткого курса» истории ВКП(б) историческим сочинением. В отличие от партийного трактата 1938 года книга Тарле подвергалась непрерывным переделкам, и в эпоху десталинизации пережила новое рождение. Быть может, эти обстоятельства способствовали утверждению взгляда на нее как на научный труд и одновременно образец исторической беллетристики. Если замысел, язык и концептуальное содержание «Краткого курса» давно превратились в предмет социально-политического анализа, то сохранение «Наполеона» в поле современного чтения мешало понять его общественную принадлежность к середине 1930-х гг. Вместе с тем это произведение запечатлело определенную фазу идейной и политической эволюции советского общества и выразило дилеммы, перед которыми оказалась власть на закате революционной эры.
Современные исследования позволяют считать установленным, что замысел книги о Наполеоне возник в окружении Сталина или у него самого. В 30-е годы советская элита все менее идентифицировала себя с леворадикальными деятелями Французской революции и, предчувствуя новые падения и взлеты, начинала с интересом всматриваться в фигуры Дантона (два издания книги Фридлянда в 1934 и 1935 гг.), Фуше (издание новеллы С. Цвейга), Талейрана (мемуары которого с предисловием Тарле печатаются в 1934 г.)1. Исполнителем социального заказа на биографию Наполеона Бонапарта был избран автор, уже зарекомендовавший себя в области исторической публицистики и вместе с тем далекий от марксистских опытов учеников Волгина и Покровского. Жаждущий общественной и профессиональной реабилитации Е. В. Тарле отвечал этим требованиям2.
В марте 1935 г., вскоре после публикации очерка о Талейране, Тарле получил ответственное задание Кремля и принялся за книгу о Наполеоне 3. Наблюдение над ее подготовкой было поручено заведующему Бюро международной информации ЦК ВКП(б) Карлу Радеку, у которого еще в 1932 г. сложились доверительные отношения с Тарле (Каганович: 49-50)4. Редакция "ЖЗЛ", которой предстояло выпустить книгу в свет, трепетала: "Хозяин сказал, что будет первым ее читателем"5. Для понимания атмосферы, в которой создавался "Наполеон" показательно, что руководство биографической серией "Молодой гвардии" и редакционной подготовкой "Наполеона" было возложено на пришедшего к большевикам через смеховеховство Тихонова-Сереброва. Как известно, одним из оснований идеологии "смены вех" было убеждение в том, что "большевизм логикой вещей от якобинизма будет эволюционировать к наполеонизму"6.
Позднее Е. В. Тарле "рассказывал о сомнениях, одолевавших его, когда он впервые брался за эту тему: — Такие предшественники! Вальтер Скотт, Стендаль, Толстой... Было над чем задуматься. И все-таки, - после паузы добавил он, — я решился!" (Манфред: 5) Это свидетельство не объясняет мотивы решения Тарле взяться "за эту тему", но подтверждает,. что обращение к "Наполеону" не вытекало из логики исследовательской работы Тарле. Его не смущало обилие источников и богатство историографической традиции: к своим предшественникам Тарле относил не историков и социологов, но писателей — создателей оригинальных художественных типов Наполеона. "Наполеон" задумывался и создавался прежде всего как описание, соперничающее с большой литературой7 и подобно ей, имеющеее ввиду не "воссоздание" (историческую реконструкцию), а введение в современный контекст нового социального героя, носящего знакомое имя. Авторитет действительности, завершенного прошлого, был призван легитимизировать авторскую концепцию.
Книга Е. В. Тарле о Наполеоне "была почти единодушно воспринята современниками как шедевр" и "имела огромный успех как у широкой читательской публики, так и у утонченных интеллигентов" (Каганович: 60, 64). Популярность "Наполеона" в конце 30-х годов может быть объяснена указанием на социальные, идеологические и культурные контексты (обстановка завершения революции, поиски новой легитимации "советской" власти, усталость от марксоидных схем, спрос на популяризацию старого знания, адаптированного к новому поколению, жажда развлечений). Однако устойчивость читательского спроса на "Наполеона" в СССР и за его пределами заставляет предположить, что обаяние книги Тарле таилось не только в этих контекстах, но и в их инвариантах — в соответствии ожиданий обобщенного читателя доминирующему авторскому подходу. Массовым читателем повествование о Наполеоне ожидалось как рациональная, реалистически изложенная легенда, как предание, подкрепленное авторитетом исторической науки. Тарле определил модель описания, исходя из выстроенной им внеисторической доминанты массового сознания: "в памяти человечества навсегда остался образ, который в психологии одних перекликался с образами Атиллы, Тамерлана и Чингис-хана, в душе других — с тенями Александра Македонского и Юлия Цезаря" (Тарле 1936: 599). Перечисление протообразов обнажало авторскую задачу и определяло характер повествования.
Оспаривая репутацию Тарле как "большого художника слова", Ю. К. Олеша, замечал, что "от его писаний" (Олеша имел ввиду прежде всего "Наполеона") "не остается именно художественного поэтического впечатления. Скорее ощущение компиляции" (Олеша: 177-178). Жесткая оценка Олеши вызвана приложением к книге о "Наполеоне" формул психологической прозы XIX-XX вв. Обращение к этим формулам помогает оттенить особенности произведения Тарле. Однако их применение как критериев для анализа книги о Наполеоне вряд ли уместно: признаки социально-психологического романа с самого начала не занимали преобладающего места в сочинении Тарле и целенаправленно вытеснялись им при переработке книги в 1937-1938 гг. Второе издание, представило более слаженное и сглаженное, но содержательно иное видение Наполеона. Невозможно сказать, насколько социально-художественная конструкция, сложившаяся в итоге работы над текстом в 1935-1938 гг., отвечала первоначальному авторскому замыслу8. Ответ на этот вопрос не имеет решающего значения для анализа биографии Наполеона как общественного феномена: приступив к ней Тарле поставил свой талант историка и беллетриста на службу государственной задаче; и оставался верен раз принятому решению.

О. Кен в своем критическом анализе так характеризует образ Наполеона у Тарле: «Требования, которые Тарле предъявил к фигуре Наполеона при создании литературного героя, привели к художественной архаизации, полусознательной стилизации повествования под героический эпос».

http://www.museum.ru/museum/1812/library/tarle/index.html